Глава пятнадцатая

Выступление Чехова в защиту Горького было не случайным.

Близились события 1905 года. В Москве, Киеве и других городах произошли большие революционные демонстрации. Крестьяне на Украине жгли помещичьи усадьбы. Всеобщая забастовка охватила весь юг России.

Отзвуки этих событий доносились до ялтинской дачи. Чехов вновь зарылся в газеты, как в дни дела Дрейфуса. С волнением ловил он каждую весть о разгоравшейся борьбе. Он ощущал то, о чем писал недавно в «Трех сестрах»:

«Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку...» Новые настроения охватывали Чехова.

- Пережили мы серую канитель,- говорил он, возбужденно шагая по кабинету. - Поворот идет... Вот вы посмотрите, что будет года через два-три... Не узнаете России...

Прежняя терпимость в нем исчезла, когда он говорил теперь о тех, кто правил Россией.

- Да вы еще не знаете, что они за подлецы! - восклицал Чехов, возмущаясь неистовствами царских министров и тупой жестокостью царя.

Когда кто-нибудь выражал сомнение в близости революции, он отвечал:

- Как вы можете так говорить! Разве вы не видите, что все сдвинулось сверху донизу!

К тем же, кто клеветал на революцию, он относился теперь с беспощадным презрением.

- Читали ли вы, что написал этот мерзавец Меньшиков? - восклицал Чехов.

Меньшиков состоял главным сотрудником суворинской газеты «Новое время».

Еще пять лет назад Меньшиков был другом Чехова. Он гостил у Чехова в Мелихове.

Потом он превратился для Чехова в прообраз Беликова, человека в футляре.

Наконец Меньшиков стал для Чехова только одним из нововременских шакалов.

Когда теперь Чехов садился за работу, он думал о том, что прежние его писания устарели. Это было странное ощущение. Но еще более странным было то, что мысль о своей устарелости не пугала Чехова, а радовала.

Умирающий человек, он хотел новыми словами описывать новые чувства и новых людей.

- Прощай, дом! Прощай, старая жизнь! - восклицала Аня в последнем акте «Вишневого сада».

И Петя Трофимов восклицал вслед за ней:

- Здравствуй, новая жизнь!

Это были новые чеховские герои, и Чехов хотел вновь писать о них.

Чехов вернулся к ним в рассказе.о хорошей русской девушке Наде Шуминой и типографе Саше, рассказе о том, что главное - смело перевернуть жизнь.

Новый рассказ Чехов назвал «Невестой».

«Впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная, и эта жизнь, еще неясная, полная тайн, увлекала и манила ее».

Так писал Чехов в конце рассказа.

Эти строки звучали уверенно и бодро. Казалось, что печаль в рассказах Чехова уступала место прекрасным надеждам.

Чехов и в самом деле был полон надежд. Они возбуждали в нем десятки чудесных замыслов. Едва кончив «Невесту», он собрался сесть за новый рассказ.

Написать его Чехову не пришлось.

Строки о широком и просторном будущем были последними строками Чехова.